Обл.1

обл.2

1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
обл.3

обл.4

 

Василь БЫКОВ

Из новой повести 'Круглянский мост'

 подвиг комбрига

             - От, было, чтоб его чёрт! Нас-то двое выскочило, а комбрига забрали. Забрали и повели, а мы лежали, как олухи, в картошке и не знали, что и думать:

            На Палик тогда шли. Знаете Палик? Озеро за Лепелем, часть наших базировалась там. Двое суток лазили по болотам, сухой нитки не теле не осталось. И харчишки вышли. Надо было запастись побольше, да у тех, что оставались, тоже негусто было. Думали, где-нибудь в пути перехватим.

            А в пути не перехватили. Сунулись в одну деревушку - собаки такой хай подняли, что пришлось в лес повернуть. В другой - полицаи свадьбу гуляют, какого-то бобика женят, на улицах полно подвод. Думали, потерпим, оставалось километров тридцать, кабы не заблудили. Заблудили, однако, изнервничали, переругались. А тут комары жрут нещадно, вокруг то ольшаник, то трясина, и силы без жратвы уже к концу подходят.

            Было нас трое: я, комбриг Преображенский и лейтенант один, тоже из кадровых - от самой границы всё возле комбрига ну вроде за адъютанта, хотя сам такой же рядовой, как и комбриг этот. Оно и не удивительно: комбриг в своей танковой бригаде был командир, а прибился в отряд с пятью танкистами - чужой, пришлый человек. Отряд из местных, хотя были и красноармейцы, из окружений которые, командиром Барсук. До войны был предсельсовета. Все деревни ему знакомые, а в деревнях тьма мужиков - свои. А что комбриг танковых войск без войска? Всей и цены, что пистолет в кармане да граната на поясе.

            Правда, Преображенский и не стал кичиться. Барсук спросил, какую комбриг должность хочет. А какая там должность в отряде, где сорок человек? Преображенский и говорит: 'Хоть рядовым, лишь бы немцев бить'. Так и пошёл рядовым в наше отделение.

            Я был отделенным. Такие вояки собрались, что не стыдно и отделенным побыть: один секретарь райисполкома, милиционер из Полоцка, два лейтенанта и этот комбриг Преображенский. Опять же, как мне, по возрасту вдвое моложе его, командовать таким? Потом оказалось, ещё и академию в Москве окончил. Да ничего: Был тихий, молчаливый, как всем, так и ему. Сам в очередь на посту стоял, шалаши строил:

            И всё-таки неровня нам, молодым. Человеку уже за пятьдесят, как ни тщится-старается, а видно: силы не те. И одышка, и ноги тяжеловаты. Потеет сильно. Правда, ни разу нигде не пожаловался, на ходьбе старается не отстать. И всё-таки отстаёт.

            Тот раз ему особенно плохо было. Оказывается (проговорился потом уже, как в баньке лежали), радикулит донял. Лицо обычно суровое, грубое, а тут как-то скривлено в одну сторону, как если болит что. Тогда мы, двое помоложе, и то без ног остались, а ему где уж. Начал отставать.

            Лесок прошли, три раза останавливались, поджидали, иначе нельзя. Лейтенант уже взял у него и сумку - больше не даёт ничего. 'Никакой поблажки, - говорит. - Не надо баловать тело, надо его подчинить воле, как новобранца фельдфебелю. Таков закон армии'.

            Закон законом, а под вечер совсем плох стал. Я и то едва бреду перелесками. А тут ещё дождь заладил. В кустарнике мокрядь. Начало смеркаться, вышли на опушку, и тут - деревушка. Дым стелется над огородами, и так варёной картошечкой пахнет: Ну, прислонился к берёзке, молчу. Притопали комбриг с лейтенантом. Лейтенант был спортивный парень, кадровый командир, а и он приуныл. Комбриг же дотопал и наземь, - мол, подождите, ребята. Известно, человек занемог, впереди ночь, мокрядь - чего дождёшься? А деревушка - вон она и так заманчиво дразнится дымком, теплом, уютом. Коровка, помню, замыкала, наверно, хозяйку учуяла, как та доить шла. Гляжу на лейтенанта, тот на комбрига, а потом и говорит: 'Пожалуй, рискнём'.

            Ну, известное дело, сначала разведать: а вдруг немцы? Пошёл лейтенант, вижу, возвращается бодро и ведёт двух дядьков. Один седой такой, знаете, дед-лесовик, другой помоложе, в  поддёвке. Говорят: 'Никого нет, сплошь свои, перекусите да посушитесь'. Чувствуем, не очень хорошо это, но идём: очень уж опротивело на пустое брюхо по мокроте. Авось не случится.

            Оно в тот раз ничего и не случилось. Бабы - старуха и две молодицы - собрали на стол не хуже, чем в праздник. Понятное дело, деревушка глуховатая, немцы пока не трогали, а главное - один сын тоже в армии. Родительское сердце в таких случаях сердобольное. Сняли мы всё верхнее, мокрое, бабы начали сушить на печи да перед черевом. И перекусили. За стол с нами и ещё трое мужиков село, дед говорит: 'Не бойтесь, все люди свои, активистые'. Слово за слово, разговор, конечно, про войну, про немца. Комбриг им целую лекцию прочитал: Россию, мол, никому не победить, она всегда всех била - и шведов, и французов, сломает шею и Гитлеру.

            До сих пор не могу понять, как оно получилось, что хозяевам стало известно, кто перед ними. Может, из нас двух кто проболтался, а может, он где в разговоре вставил? А возможно, и по голосу, повадкам или каким мелочам - ремень, сапоги, пистолет - догадались, что человек этот - начальство и большое при этом. Правда, там мы ничего и не заметили, наелись, немного подсохли, комбриг и говорит: 'Вздремнуть бы часок'. Дед огородами отвёл в баньку. Темно, тесно, горчит от прокуренных стен, веничком пахнет. Завалились на полок и спать. Охраны не надо, дядьки сами взялись охранять. Утречком сговорились двинуть.

            (окончание на след. странице)

 

На главную траницу