| 1 |
| 2 |
| 3 |
| 4 |
| 5 |
| 6 |
| 7 |
| 8 |
| 9 |
| 10 |
| 11 |
| 12 |
| 13 |
| 14 |
| 15 |
| 16 |
| обл.3 |
|
|
|
|
Жан-Мари КИТИКВА Конго
БЬЁТ БАРАБАН
Как радужный гребень над прядью седой водопада, над Африкой блещет заря долгожданного дня. Свобода! Ты плащ мой. Не знаю прекрасней наряда. Свобода! Ты солнечный луч на лице у меня.
Я просто охотник. В саванне, безбрежной, как небо, настигну добычу - счастливый удел для отчизны моей. Я просто рыбак. Я в тяжёлый, чешуйчатый невод поймаю улов небывалый из будущих дней.
Я просто пастух. Я пасу предстоящие битвы и полную нашу победу в назначенный срок. В моём калебасе - сосуде, что сделан из тыквы, надежды бурлят, словно пенный кокосовый сок.
Вперёд, конголезец, свободной земли человек! В груди твоей солнце - оно пламенеть не устанет. В лесах заповедных, в долинах таинственных рек там-там барабанит, там-там барабанит, там-там барабанит! Перевёл Михаил Курганцев |
Счастливая Рассказ Сергей НИКИТИН Есть в летнем полдне средней русской полосы с его неровными ветерками, со стрёкотом кузнечиков в траве, с калёным зноем, с воздвигнутыми из голубого и золотистого света кучевыми облаками по горизонту что-то отрешающее от забот и мирской суеты. Я лежал с теневой стороны у стога сена. Их было много на длинном узком лугу, зажатом между двумя дубовыми гривами, а дальше по дрожанию воздуха угадывалась Клязьма, и мглисто-синей грядой чуть ниже облаков высился её правый берег. По гребню его и в широких распадинах пестрели разноцветные крыши изб, жёлто-белёсо сверкали ржаные поля и тёмными кущами застыли в безветрии деревенские вязы, тополя и липы. В пойме, давно уже отшумевшей покосом, было прямо-таки пустынное безлюдье. Те, кто натоптал и наездил в лугах эти едва уже заметные тропинки и колеи, зарастающие мягкой отавой, занялись на том берегу делами другой страды; в луговых болотцах тоже давно отгремели выстрелы первых дней охотничьего сезона; рыболовы держались вольных плёсов клязьминского низовья. Кто ещё мог появиться здесь? Я чувствовал, что был один, может быть, на много километров вокруг и оттого не сразу понял, что слышу человеческий голос, а не какой-то иной звук лугов и леса. Всегда присутствует в дремлющем воздухе полдня этот тонкий вибрирующий звук, слитый воедино из шороха листвы, посвиста птиц, возни мелкого зверья, плеска вод и, кто знает, какого ещё трепетания невидимой нами жизни. Но то, что я услышал, вскоре стало выделяться из него, приближалось и, наконец, отчётливо оформилось в мелодию колыбельной песни, слов которой я не мог отчётливо разобрать. Множество раз сравнивался женский голос с журчанием ручья, пением жаворонка, звоном колокольчика, и я уж не знаю, с чем бы сравнить мне этот немудрящий тоненький голосок, вся прелесть которого была в какой-то прозрачной девической, даже детской чистоте. Он пел за гривой, где пролегала торная тележная дорога, выходящая на луг, и я отполз чуть в сторону, чтобы не спугнуть его своим присутствием. Скоро можно было разобрать и слова песни. Не слышал я их раньше и, увы, не запомнил. Да вряд ли это была какая-нибудь записанная собирателями песня, а не импровизация, вылившая в первых навернувшихся и полусвязанных между собой словах ласковый лепет матери. ► Рисунок В.КАРАСЁВА |