|
|
Владимир ЦЫБИН Гравюра А.БРУСИЛОВСКОГО Песня (Продолжение. Начало на стр.8) :голос за музыкой впритык, и казалось, вот-вот догонит, и тут же отставал, а Саша, положив голову на аккордеон, слушал его душу. - Эх, эх, эх! - хлестал себя по ногам руками Микитин. - Ух, ух, ух! - затаптывал в пол свою пляску Жорка Терехов, Сашкин дружок. Убегали от пляски бабьи голоса. А мехи Сашкиного аккордеона словно отряхивались от мелодии и тоже гнулись то месяцем, то рыбой-язем, а самому Сашке казалось, что между планок плавают не мех, а плещется большая краснопёрая рыба: И Сашка закрыл глаза, потому что ещё сильней хотел забыть себя в песне, и когда он забыл свои руки, свои глаза и память свою о себе забыл, тогда откуда-то издали, из потёмок, послышались звуки, тихие, как капель, - 'тук-тук-тук'; потом они стали слышней, закапали один за другим, откровенней, понятливей, ещё мешающие друг другу, торопливые, и вот они стали бежать всё быстрей, и те, что потяжелее, стали отставать, а самые лёгкие бежали впереди цепочкой друг за другом, и как бы сами по себе между ними образовывались одинаковые интервалы - и вот уже полилась песня, ливневая, откровенная: Она нестерпимо рвалась из него, и, когда стало он неё невмоготу, Саша открыл глаза: Гости сидели тихо и смотрели на него. Старик Микитин качал головой: - Это всегда так, когда человек себя увидит в песне. А Жорка сказал: - Ничего. Просто парню стало горько. А Саша знал, что это его песня подала ему свой голос. |
Страна, которую прежде не видели
днажды мы с Васькой поехали за грибами. С корзинами, каждая ведра на два, мы сели на вечерний поезд от Люберец и уже ночью слезали на семьдесят третьем километре. Мы пошли ходко по мокрым шпалам, поёживаясь и засунув руки в карманы. В корзинах у нас лежали большой будильник, по которому мы узнавали время, хлеб с луком, у Васьки ещё яйца, а у меня книга. Я в ту пору начала моей юности всюду таскал за собою книжки, особо я любил фантастику. Эта книга также была фантастическая и, как сейчас помню, называлась она 'Серебряный шар'. В общем, там какие-то люди прилетели на Луну и на особых аппаратах продвигались к тому месту, где её невидимая часть. Я успел прочитать строки, как они перешагнули эту роковую черту видимого и невидимого и их глазам открылось совершенно необычайное зрелище: Что открылось их глазам, я так и не узнал и до сих пор не знаю, потому что я потерял в лесу свою книжку. Я заметил потерю в тот момент, когда мы взбирались на железнодорожное полотно, чтобы идти обратно к станции. - Эх, теря-растеря! - сказал Васька, усаживаясь на холодный рельс. - Ты посмотри, может, она под грибами. До поезда оставалось не больше часа. - Без книги не уеду, - сказал я и побрёл в лес. Мы до ночи, до липкой, вроде бы ещё прозрачной темноты, в которой между тем ничего не видно, искали мою книгу. Мы нагибались к каждому кусту и ползали по траве. Мы забрели в заросли, прямо-таки в крошечную чащу пьяники, которую никогда прежде дне встречали. Ягоды были синие, с ноготь мизинца, точно виноград, и чуть отдавали брагой. - Твою книгу мыши съели, жабы облизали, и муравьи по буквам унесли, - бормотал Васька, ползая по траве. - Иди сюда, тут родник! - закричал он. Это была ямка, выложенная по краям тонкими стволиками, чтобы не обваливалась земля. В тёмной, но видимой глубине словно бы извергались крошечные вулканчики, нося над собою серую пыль. По стенкам, как живые, шевелились белые червеобразные корни от светлых поднимающихся струй, и пугливый лягушонок сидел, уцепившись за лист, закрыв от страха глаза. - Васька, от чего родник? От слова 'родной'? - Не знаю. Родился, может быть. Или оттого, что здесь его родина. Ведь он из нутра земли идёт. - Так всё идёт из нутра земли, - сказал я, - и грибы, и ландыши: Васька начал пить, и я толкнул его головой в ключ, и он поперхнулся. Потом я пил, и Васька налил мне воды за шиворот. И мы пошли к станции. - Они перешагнули роковую черту видимого и невидимого, и их глазам открылось совершенно необычное зрелище: - сказал на память Васька и посмотрел на меня. - Как ты думаешь, что всё-таки им открылось? - Им открылась страна, которую они никогда прежде не видели: Правда, Васька? - Ага, - сказал Васька и оглянулся на лес. Анатолий ПРИСТАВКИН |