| Обл.1 |
| обл.2 |
| 1 |
| 2 |
| 3 |
| 4 |
| 5 |
| 6 |
| 7 |
| 8 |
| 9 |
| 10 |
| 11 |
| 12 |
| 13 |
| 14 |
| 15 |
| 16 |
| обл.3 |
| обл.4 |
|
|
|
В 1922 году двадцатишестилетний И.Бабель работал репортёром в газете 'Заря Востока'. Много лет спустя, уже будучи знаменитым, он писал об этом периоде: 'С первыми номерами 'Зари Востока' связана счастливая пора моей жизни в Тифлисе и начало литературной работы:' Материалы И.Бабеля шли в газете под псевдонимом К.Лютов. Так же подписано и 'Письмо из Батуми', которое мы публикуем.
БЕЗ РОДИНЫ
Письмо из Батуми
И.БАБЕЛЬ
:И вышло так, что мы поймали вора. Шиворот у вора оказался просторный. В нём поместились два товаро-пассажирских парохода. Чванный флаг захватчиков уныло сполз книзу, и на вершину мачты взлетел другой флаг, окрашенный кровью борьбы и пурпуром победы. Поговорили речи и на радостях постреляли из пушек. Кое-кто скрежетал зубами в это время. Пусть его скрежещет:
Теперь дальше. Жили-были на Чёрном море три нефтеналивных парохода: 'Луч', 'Свет' и 'Блеск'. 'Свет' помер естественной смертью, а 'Луч' и 'Блеск' попали все в тот же накрахмаленный шиворот. И вышло так, что мы из него дня три тому назад вытряхнули 'Луча', то бишь 'Лэди Элеонору' - солидное судно с тремя мачтами, вмещающее в себя сто тысяч пудов нефти, блистающее хрусталем своих кают, чернотой своих могучих бортов, красными жилами своих нефтепроводов и начищенным серебром своих цилиндров. Очень полезная 'Лэди'. Нужно полагать, что она сумеет напоить советской нефтью потухшие топки советских побережий.
'Лэди' стоит уже у пристани Черномортрана, на том самом месте, куда был подведён раньше и 'Шаумян'. На её плоской палубе расхаживают ещё какие-то джентльмены в лиловых подтяжках и лаковых туфлях. Их сухие и бритые лица сведены гримасой усталости и недовольства. Из кают выносят им несессеры и клетки с канарейками. Джентльмены хриплыми голосами переругиваются между собой и слушают автомобильные гудки, несущиеся из дождя и тумана:
Бледный пламень алых роз: Серый шёлк точёных ножек: Щебетанье заморской речи: Макинтоши рослых мужчин и стальные палочки их разглаженных брюк: Пронзительный и бодрый крик моторов:
Канарейки, несессеры и джентльмены упаковываются в автомобили и исчезают. А остается дождь, неумолимый батумский дождь, ропщущий на поверхности почерневших вод, застилающий свинцовую опухоль неба, роющийся под пристанью, как миллионы злых и упрямых мышей. И остается съёжившаяся кучка людей у угольных ям 'Лэди Элеоноры'. Немой и сумрачный сугроб из поникших синих блуз, погасших папирос, заскорузлых пальцев и безрадостного молчания. Это те, до которых никому нет дела:
Российский консул в Батуми сказал бывшей команде отобранных нами пароходов:
- Вы называете себя русскими, но я вас не знаю. Где были вы тогда, когда Россия изнемогала от невыносимых тягостей неравной борьбы? Вы хотите остаться на прежних местах, но разве не вы разводили пары, поднимали якоря и вывешивали сигнальные огни в те грозные часы, когда враги и наёмники лишали обнищавшие советские порты их последнего достояния? Быть гражданином рабочей страны - эту честь надо заслужить. Вы не заслужили её.
И вот они сидят у угольных ям 'Лэди Элеоноры', запертые в клетку из дождя и одиночества, эти люди без родины.
- Чудно, - говорит мне старый кочегар, - кто мы? Мы русские, но не граждане. Нас не принимают здесь и выбрасывают там. Русский меня не узнаёт, а англичанин - тот меня никогда не знал. Куда податься и с чего начать? В Нью-Йорке четыре тысячи пароходов без дела, а в Марсели - триста. Меня просят миром - уезжай, откуда приехал. А я тридцать лет тому назад из Рязанской губернии приехал.
- Не надо было убегать, - говорю я. - Бессмысленный ты кочегар, от кого бежал?
- Знаю, - отвечает мне старик, - теперь всё знаю:
А вечером они, как грустное стадо, шли со своими котомками в гавань, чтобы погрузиться на иностранный пароход, отходивший в Константинополь. У сходен их толкали и отбрасывали баулы раздушенным дам и серых макинтошей. Багровый капитан с золотым шитьём на лапке кричал им с мостика:
- Прочь, канальи: Хватит с меня бесплатной рвани: Посторониться. Пусть пройдёт публика:
Потом их свалили на кучу канатов на корме. Потом канаты понадобились, и их прогнали в другой конец парохода. Они болтались по палубе, оглушённые, боязливые, бесшумные, со своими перепачканными блузами и сиротливыми узелками. А когда пароход дал отходной гудок, и дамы на борту стали кидать провожающим цветы, тогда старик кочегар, приблизившись к решётке, прокричал мне с отчаянием:
- Будь мы какие ни на есть подданные, не стал бы он над нами так куражиться, лысый пёс.
1922 г.
Рисунок А.Брусиловского.