|
ЗЕМЛЯ И НЕБО НИКОЛАЯ ТИХОНОВА Заметки о поэзии Евгений ВИНОКУРОВ У Николая Тихонова не рассказ об увиденном, а ПОЭЗИЯ увиденного. Я впервые прочитал книгу его избранных стихов, вернувшись с фронта, и сразу же попал под их обаяние. Я и мои сверстники были измучены пережитым, изумительно жадны до жизни. Я понял: это мой поэт, это поэзия для меня. Всё, что я ощутил, передумал и не высказал, было в этой книге. Каждое слово находило отклик во мне, било по клавишам, находившимся где-то внутри меня. Книга называлась 'Сто стихотворений'. Я не поверил и, помню, даже пересчитал - действительно сто. На обложке была нарисована винтовка и масличная ветка. До этого я не знал ни одной его строки. Если бы я читал этого поэта до войны, то не было бы такого оглушительного эффекта от знакомства. Я 'заболел' Тихоновым, ибо не было до этого 'прививки'. Я воспринял его стихи со всей непосредственностью и остротой открывшейся новизны. А ведь они были написаны почти за четверть века до того, как я взял этот сборник в руки. В год окончания гражданской войны и в год смерти блока вышли одновременно 'Орда' и 'Брага', книги, полные неистребимой жажды жизни, первозданного восторга перед бытиём. Молодой поэт эпохи войн и революции принёс новое, до того небывалое ощущение мира, не имевшее ничего общего с настроением усталости, разочарованности, свойственным поэтам довоенных лет. Он-то и был тем новым человеком, тем 'гунном', о приходе которого пророчествовали Блок, Брюсов, Волошин, которого ждали всё начало века, боялись и, ещё не видя, приветствовали в 'жертвенном экстазе'. Тихонов, новый человек, заявил о своей школе: 'Жизнь учила веслом и верёвкой'. Он любил восклицать: 'Я одержимый дикарь, я гол', - хотя первозданность его совмещалась с глубоким усвоением всей прошлой культуры, с тонкостью. Брюсов писал от лица своих коллег: 'А мы, мудрецы и поэты, хранители тайны и веры, унесём зажжённые светы в катакомбы, в пустыни, в пещеры'. Тихонов - от имени своего поколения: Праздничный, весёлый, бесноватый, С марсианской жаждою творить, Вижу я, что небо небогато, Но про землю стоит говорить: Заострённо полемически по отношению к тем, устремлённым только в 'небо', он любил заявлять о своей привязанности к ЗЕМЛЕ: 'Мы отданы ей, мы земному верны мятежу'. 'Если ты любишь землю во мраке больше, чем звёзды, - встань и скажи:' Полуфантастическая реальность тихоновского мира действительней любой действительности. Мир этот, с его грубой и яркой живописью, предельно материален, объёмен, плотен. Не случайно поэт так навязчиво повторяет такое смачное, грубо-земное слово 'кусок': 'И рукою, лиловой от стужи, протянул мне кусок табаку'. Но не только кусок табаку и не только куски воды - сам солнечный свет у него предметен: 'Лежала лодка в золотых осколках последнего разбившегося солнца'. Но что солнце! Душа и та как бы плотна: 'Почему душа: не разбита ночью на куски'. Но при всей образной щедрости поэт бывает скуп по-военному: 'Отдадим же лишнее обратно'. Для его героя характерна резкость внешнего жеста, командная краткость, императивность речи: 'Я ударил винтовкою оземь, взял табак и сказал: не виню...', 'По согнутым пальцам, по дрогнувшей брови узнала, сказал: пей:' Тихонов внёс в поэзию грубую прямоту непосредственности, мужества. Его герой - много испытавший, подчас жестокий к себе и другим человек. 'Мы разучились нищим подавать', - эта первая строка знаменитого стихотворения как формула. Но тяжкие испытания, что ожесточили поколение, не лишили людей способности быть высокими: 'О, как мы любили горячо - в виселиц качающемся скрипе и у стен с отбитым кирпичом'. :Проза раздирает во все стороны стих Тихонова, стих нарочито затруднён, неуклюж, перегружен 'земными' подробностями, но над всем этим - НЕБО романтики, выстраданное, добытое тяжёлыми руками фронтовика, - новое НЕБО. На третьей звуковой странице Николай Тихонов читает стихи |
'Прибой стиха идёт волне вослед'. Николай Тихонов. Стихи разных лет. У микрофона - автор.
Заметки и комментарии к номеру...