|
| ||||||||||||||||||||||
Юрий НАГИБИН МИЛОМУ ДРУГУ: Маленькая повесть дней Чайковского 'Как был куплен лес' относится к тому периоду жизни великого русского композитора, когда он работал над Четвёртой симфонией. Эту симфонию он посвятил 'милому другу' Надежде Филаретовне фон Мекк. В описываемое время отношения Чайковского и фон Мекк осложнились его внезапной, трагически неудачной женитьбой. О Надежде Филаретовне писалось много напраслины, мне хотелось показать истинный образ этой незаурядной женщины, сыгравшей такую большую и добрую роль в нелёгкой жизни композитора. Надежда Филаретовна заслуживает пристального, благожелательного внимания ещё и потому, что переписка её с Чайковским принадлежит к вершинам эпистолярного жанра.
Из новой повести
:Пётр Ильич, милый друг, что же вы сделали со мной? И с собой: - произнесла она мысленно. Внезапно её шатнуло от окна, прочь из комнаты. Она не понимала или не хотела признаться себе, что понимает силу и смысл толчка, заставившего её пересечь комнату, распахнуть дверь зальца, пройти его какими-то странными зигзагами, отражаясь в зеркалах и стёклах высоких дверей, затянутых с другой стороны штофной материей, и замечать себя как сильный росчерк или как смещение цветных плоскостей, красочных пятен, смотря по тому, где отражалась её высокая, прямая фигура в зелёном, отливающем жемчугом домашнем платье, с гладкой спереди и сильно присборенной сзади юбкой. Пояс с металлической пряжкой помогал прямизне её чуть сухопарого стана. Она знала, как выглядит, скорее по ощущению своего тела, нежели по зыбким образам, мелькающим в отражающих плоскостях. Замерев у рояля, она должна была вплотную приблизить лицо к его глянцевитой крышке, чтобы зримо всплыть себе навстречу. Она увидела высокий, чистый лоб, чуть тронутый двумя продольными морщинами, бледные даже под румянцем щёки, узкий, тонкогубый рот, маленькую, усечённую нижнюю челюсть, не соответствующую крупному лицу, и, будто полумаску, тёмные, широко и спокойно лежащие в затенённых глазницах, блестящие и почти незрячие глаза: они были великолепны и спасали, возносили лицо Надежды Филаретовны. Глаза сообщали своей владелице так мало сведений об окружающем мире, что, в восполнение ущерба, в ней достигли удивительной тонкости иные чувства, в первую очередь слух. Конечно, слухом она была одарена от природы, но развила и довела его до нынешней, почти болезненной изощрённости не столько даже музыкальными занятиями, сколько постоянным, напряжённым вслушиванием в голоса, шумы и шорохи мира и в какой-то ранее не ощущавшийся ею шумовой фон, принимаемый обычным слухом за тишину. В пустоту этой мнимой тишины и насылает свои волны музыка сфер, её-то и слышала Надежда Филаретовна. Именно слух дал Надежде Филаретовне резкую полноту восприятия жизни. Звуки содержали и рисунок и цвет. Фон Мекк, видевшая мир чётко оконтуренным и ярко расцвеченным лишь в лорнет, - для невооружённых глаз окружающее едва проступало для неё из одноцветного тумана, как на картинах Карьера, - обретала чёткость линий, форм и красок окружающего мира в музыке не умозрительно, а ясным и острым внутренним зрением. Не потому ли она вечно испытывала музыкальную жажду? После смерти мужа и отпадения большинства светских обязанностей она населила музыкой дом, заведя небольшой, но превосходно подобранный оркестр. Он замолкал лишь в часы отдыха, сна и хозяйственных занятий Надежды Филаретовны, а в остальное время аккомпанементом сопровождал всё, чем был заполнен её день: чтение, мечты, разговоры с дочерьми и сыновьями, примерку платьев, рукоделие и даже стрельбу из пистолета - занятие, доставлявшее Надежде Филаретовне опять-таки слуховое удовольствие, ибо в цель она никогда не попадала. С некоторого времени репертуар оркестра, весьма многообразный, резко сократился: играли чуть ли не одного Чайковского. А в последние дни оркестр вообще замолк; Надежда Филаретовна не могла слышать музыки, кроме тех внезапных страстных и мучительных звуков, которые вырывались вдруг из её горла или из-под пальцев, которые она как будто пыталась размозжить о клавиши. И вот сейчас её пальцы сами потянулись к желтоватой слоновой кости, словно хотели сомкнуться на горле музыки, которая вот-вот родится. |
На главную страницу