|
Диалоги Кара КАРАЕВ - Вопрос о музыкальном языке века (а век еще не окончился) - это вопрос и о будущем этого языка, а также его 'словарного запаса', как говорит Жорж Орик. И вот проблема: различим ли этот будущий язык для композитора, видим ли мы что-нибудь сквозь 'магический кристалл'? Нам, современникам, сказать это очень трудно. Я согласен с моим собеседником, что не следует тут быть пророком. Но ретроспектива дает большую возможность. Обратимся к примеру Бетховена. В своё время были изданы факсимиле черновых тетрадей композитора. Они были расшифрованы, откомментированы и оказались у нас в руках. Я с напряжённым вниманием вчитывался в эти потрясающие документы. Шла титаническая работа над ядром темы. Поясню. Вот зафиксирована, записана пришедшая в голову строка. В этой мысли Бетховен видит нужный ему элемент, допустим, какую-то ритмическую фигуру. А интонационный строй его не удовлетворяет. И несколько лет продолжается мучительный труд-борьба Бетховена с самим собой, его любовь к теме, его уходы и возвращения. Но всё время вы ощущаете, что он сурово относился к тому, что стихийно выплеснуло на бумагу его сознание. Он чётко устранял из придуманного все шаблонное, все трафаретное, всё чуждое его мужественному характеру, его воззрениям музыканта, его мировоззрению человека. Анализируя черновые бумаги Бетховена, приходишь прежде всего к выводу, что он сознавал, что делал; он прекрасно понимал, что открывает новые страницы в истории музыки... В данном случае работу творца нельзя уподобить проникновению в толщу музыки, подобно тому, как крот вгрызается в землю, когда не видно ничего, кроме окружающей породы. Такие, как Бетховен, смотрят далеко. За горизонт. Разумеется, Бетховен отталкивался от фундамента, который был сложен поколениями предшественников. Пожалуй, он был 'почтителен' в том смысле, как об этом говорит Орик. Но Бетховен - революционер. И мы всегда будем учиться его стойкости, убеждённости, самоотверженности, тому, как он настойчиво избегал лёгких путей в искусстве, и мужеству, с которым он добивался своих высоких целей. И чем дальше развивалась музыка, тем более сознательно относились композиторы к вопросу: 'Делаю ли я что-то новое, значительное или же просто пишу музыку?' В послебетховенские времена этот вопрос звучал как повелительное нравственное требование. Для Шумана или Шопена иного подхода и не существовало. Только открытие! Что же будет дальше? Каким будет музыкальный язык конца XX века? Можно предположить с большей или меньшей степенью вероятности, что музыка будет двигаться как-то спиралеобразно. Будут отходы или, вернее, уходы от достигнутого, найденного, устоявшегося веками. А потом будут возвращения с каким-то новым качеством. Это будет волнообразное движение, движение 'с захватом', и оно всё время будет увлекать за собой художника. Этим диалогом французского композитора Жоржа Орика и лауреата Ленинской премии Кара Караева мы продолжаем рубрику 'Музыкальная мысль XX века'. |
Звуковая страница 7 - Шесть минут из истории музыки. Фрагменты из сочинений Моцарта, Бетховена, Шабрие, Орика.