|
|
Ф.И.ШАЛЯПИН
В былые годы, когда я был моложе, я
имел некоторое пристрастие к рыбной ловле. Я оставлял мой городской дом,
запасался удочками и червяками и уходил в деревню на реку. В один из
таких отлётов я устроился в избе мельника. Однажды, придя к мельнику
ночевать, я в углу избы заметил какого-то человека в потасканной серой
одежде и в дырявых валеных сапогах, хотя было это летом. Он лежал на
полу с котомкой под головой и с длинным посохом под мышкой.
Я было собирался со стариком
заговорить, да не успел - ушёл он. Очень пожалел я об этом, и захотелось
мне хотя бы взглянуть на него ещё один раз. Чем-то старик меня к себе
привлёк. Я привстал, облокотился на подоконник и открыл окошко. Старик
уходил вдаль.
Это был странник. В России испокон
веков были такие люди, которые куда-то шли. У них не было ни дома, ни
крова, ни семьи, ни дела. Я убеждён, что если каждого из них в
отдельности спросить, куда и зачем он идёт, он не ответит. Не знает. Он
над этим не думал. Казалось, что они чего-то ищут. Казалось, что в их
душах жило смутное представление о неведомом каком-то крае, где жизнь
праведнее и лучше. Может быть, они от чего-нибудь бегут. Но если бегут,
то, конечно, от тоски - этой совсем особенной, непонятной, невыразимой,
иногда беспричинной русской тоски.
В 'Борисе Годунове' Мусоргским с
потрясающей силой нарисован своеобразный представитель этой бродяжной
России - Варлаам. Мусоргский с несравненным искусством и густотой
передал бездонную тоску этого бродяги - не то монаха-расстриги, не то
просто какого-то бывшего церковного служителя. Тоска в Варлааме такая,
что хоть удавись, а если удавиться не хочется, то надо смеяться,
выдумать что-нибудь этакое разгульно-пьяное, будто бы смешное.
Удивительно изображён Мусоргским горький юмор Варлаама, юмор, в котором
глубокая драма.
Бездонная русская тоска. Но вдумываясь
в образы, которые мне приходилось создавать на русской сцене, я вижу
безмерность русского чувства вообще, какое бы оно ни было.
...Звенит звёздным звоном в веках
удивительный, глубокий русский гений. Я терпеть не могу национального
бахвальства. Всякий раз, когда я восхищаюсь чем-нибудь русским, мне
кажется, что я похож на того самого генерала от инфантерии, который по
всякому поводу и без повода говорит:
- Если я дам турке съесть горшок
гречневой каши с маслом, то через три часа этот турка на тротуаре, на
глазах у публики, погибнет в страшных судорогах.
- А вы, ваше превосходительство,
хорошо переносите гречневую кашу?
- Я?! С семилетнего возраста,
милостивый государь, перевариваю гвозди!..
Не люблю бахвальства. Но есть моменты,
когда ничего другого сказать нельзя и вообразить ничем иным нельзя, как
именно звёздным звоном, дрожащим в небесах, этот глубокий, широкий и
вместе с тем легчайший русский гений...
Только подумайте, как выражены свет и
тень у российского гения, Александра Сергеевича Пушкина. В 'Каменном
госте' мадридская красавица говорит: Приди! Открой балкон. Как небо тихо, Недвижим тёплый воздух, ночь лимоном И лавром пахнёт, яркая луна Блестит на синеве густой и тёмной, И сторожа кричат протяжно, ясно!.. А далеко, на севере - в Париже, Быть может, небо тучами покрыто,
Холодный дождь идёт и ветер дует...
Далеко, на севере - в Париже. А
написано это в России, в Михайловском, Псковской губернии, в морозный,
может быть, день, среди сугробов снега. Оттуда Пушкин, вообразив себя в
Мадриде, почувствовал Париж далёким, северным!.. Не знаю, играл ли Александр Сергеевич на каком-нибудь инструменте. Думаю, что нет. Ни в его лирике, ни в его переписке нет на это, кажется, никаких указаний. Значит, музыкантом он не был, а как глубоко он почувствовал самую душу музыки! Всё, что он в 'Моцарте и Сальери' говорит о музыке, в высочайшей степени совершенно. Как глубоко он почувствовал Моцарта - не только в его конструкции музыкальной, не только в его контрапунктах или отдельных мелодиях и гармонических модуляциях! Нет, он почувствовал Моцарта во всей его глубокой сущности, в его субстанции. Вспомните слова Моцарта к Сальери: Когда бы все так чувствовали силу Гармонии! Но нет: тогда б не мог И мир существовать, никто б не стал
Заботиться о нуждах низкой жизни.
Так именно, а не иначе мог говорить
Моцарт. Пушкин не сказал: 'силу мелодии', это было бы для Моцарта мелко.
Он сказал: 'силу гармонии'. Потому что как ни поют звёзды в небесах,
какие бы от них ни текли мелодии, суть этих мелодий, песен и самых
звёзд - гармония.
'Сцена с курантами' из второго
действия оперы М.Мусоргского 'Борис Годунов' - одна из знаменитых
записей Фёдора Ивановича Шаляпина. Вместе с ней на звуковых страницах вы
впервые услышите в исполнении Шаляпина романс Э.Грига 'Лебедь', русскую
народную песню 'Двенадцать разбойников' на слова Н.А.Некрасова,
'Речитатив' А.Гречанинова и 'Марсельезу'.
Ф.И.Шаляпин. Одна из последних
фотографий. |
Звуковая страница 5 - Поёт Ф.И.Шаляпин. М.Мусоргский. 'Сцена с курантами' из оперы 'Борис Годунов'. Вы слышите впервые: А.Гречанинов - 'Речитатив' (фрагмент "Великой ектеньи").
Звуковая страница 6 - Поёт Ф.И.Шаляпин. 'Марсельеза'. Э.Григ - "Лебедь". Русская народная песня "Двенадцать разбойников".