| |||||||||||||||||||||||
БАЛЛАДА О СВЕРХУРОЧНОЙ РАБОТЕ Вспоминаю голоса: - Я утром её видела; она к директору заходила, отпрашивалась к зубному врачу: А потом вдруг слышу крик нечеловеческий: - Я сорвала с неё одежду, вся раскалённая она была. Я и вылила на неё холодную воду. Откуда мне знать, что нельзя холодную: - Когда я увидела её мать у нас в больнице, я решила: пусть сама здесь останусь, а её спасём!.. 'Если бы она умерла в двадцать четыре года, она никогда бы не увидела эту реку, перехваченную поясами мостов и безъязыких львов Цепного моста, ловящих в пустоту каменного зева гул, срывающийся с холмов Буды, - она жила далеко от Будапешта и могла не увидеть его никогда'. - Это уже думаю я, идя по Будапешту. 'Маргит Банки, 24 лет, кухонная работница Дьёрьского инструментального завода, 11 марта 1966 года в 11 ч. 25 минут, во время работы упала в чан с кипятком. Получив ожоги третьей степени, была отправлена в местную больницу (11 ч. 29 мин.), а потом - в отделение ожогов Будапештской больницы по улице Кун. Состояние критическое'. Примерно такая запись сделана в истории болезни, которую вел доктор Петер Мадаи, 42 лет, главный врач отделения. Что касается доктора Мадаи, то его критические часы и минуты нигде не зафиксированы. Равно, как и состояние. Хотя именно эти обстоятельства и нуждаются в освещении. А также минуты и часы жизни Эндре Папа, 38 лет, коммуниста, председателя производственного кооператива 'Фок-Дем', и Дердя Бартфаи, беспартийного, рядового инструментальщика того же кооператива. И их состояние. Не знаю, было ли известно Петеру Мадаи о том, как через двадцать минут после объявления о несчастье по местному радио города Дьёрь пришёл первый человек, предложивший свою кровь Маргит, а через полтора часа - 150 добровольцев. Вероятно, известно, потому что Маргит все-таки 'дотянули' до Будапешта. Но и это обстоятельство не расположило доктора к органам информации - радио и печати: очень уж его донимали журналисты. А доктору было не до них: 70 процентов поверхности кожи было сожжено. Мадаи знал, что скоро кожа начнет отмирать и девушка погибнет. Но журналисты приходили и звонили. Разумеется, мы все делали бы то же. Я бы тоже звонила. - Это опять Калман Вандор из газеты 'Непсава'. - Мадаи и так узнал голос: он был, пожалуй, самым неотступным. - Нельзя ли чем-нибудь помочь? Мадаи постарался скрыть усталое раздражение. - Её может спасти только однократная пересадка собственной кожи. А у неё здоровой кожи: - И ничем нельзя помочь? - Голос наивно упорствовал. - Если у вас есть достаточно свободного времени, вы можете слетать в Америку и купить аппарат для растяжки кожи, там недавно придумали такой, - невесело пошутил доктор. - Я попробую, - сказал голос. Мадаи вспомнил: на международном съезде хирургов в Эдинбурге он видел такой аппарат, даже прихватил рекламный листок. Но если и заказать аппарат немедленно, он опоздает: -- Это опять Калман Вандор. - сказала трубка через час. - Мы нашли производственный кооператив, который постарается сделать прибор. Так они встретились: Мадаи, Пап, Бартфаи. Сама по себе мысль построить прибор по фотографии в рекламном листке размером в спичечную коробку нелепа. Сделать это за несколько дней - фантастично: на постройку прототипа по чертежам уходит полгода. Так начались минуты и часы, не обозначенные в истории болезни. Но если их размечать для этих троих людей, в графе 'Сон' можно было бы поставить прочерк. А в графе 'Сверхурочная работа предприятия 'Фок-Дем' - цифру, превышающую продолжительность рабочего дня. Для всего предприятия. Через четыре дня Мадаи увёз в больницу аппарат. Все были на заводе, когда по радио сообщили об этом. И тут же Мадаи позвонил из больницы. - Аппарат не годится. - Это всё, что он произнёс. Теперь можно подумать о состоянии людей, тоже не отмеченном в истории болезни Маргит Банки. Пап сказал мне об этом: после радиосообщения и звонка Мадаи оно выражалось лаконично: 'Позор и отчаяние'. Но ещё через четыре дня был готов новый образец: Я уже записала в блокнот: 'Ликование'. Но Пап покачал головой: 'Мы просто плакали. Мужчины, здоровые мужчины, видавшие всякое, плакали'. И я не знаю, какое слово нужно вписать в историю болезни, заполняемую мной сейчас. Потом делегация 'Фок-Дем' приехала в больницу. 'К нашей девочке', - говорили тут. Люди привезли ей цветы, и Маргит видела цветы подробно - до хрупких прожилок в лепестках, хотя слёзы лились по её щекам. Слёзы - это достояние живых: Она была жива. И семь месяцев в больнице в истории болезни заносились её боли и первые краткие движения. И это тоже пишут - о живых. Сейчас, идя по набережной Дуная, я глядела на каменные точёные шлемы Рыбацкого бастиона и думала: 'Она жива и может видеть их'. И еще: 'Социализм - это не просто общественная формация - это новые нравственные нормы, при которых чувство человеческого братства становится важнее неоплаченного сверхурочного труда, риска': Пожалуй, всё. Дальше - жизнь. Галина ШЕРГОВА Будапешт. |