| 1 |
| 2 |
| 3 |
| 4 |
| 5 |
| 6 |
| 7 |
| 8 |
| 9 |
| 10 |
| 11 |
| 12 |
| 13 |
| 14 |
| 15 |
| 16 |
| обл.3 |
|
|
Корней ЧУКОВСКИЙ ГОРЬКИЙ Горького я впервые увидел в Петрограде зимою 1915 года. Спускаясь по лестнице к выходу в одном из громадных домов, я засмотрелся на играющих в вестибюле детей. В это время в парадную с улицы лёгкой и властной походкой вошел насупленный мужчина в серой шапке. Лицо у него было сердитое и даже как будто злое. Длинные усы его обледенели (на улице был сильный мороз), и от этого он казался еще более сердитым. В руке у него был тяжелый портфель огромных, невиданных мною размеров. Детей звали спать. Они расшалились, не шли. Человек глянул на них и сказал, не замедляя шагов: - Даже кит ночью спит! В эту секунду вся его угрюмость пропала, и я увидел горячую синеву его глаз. Взглянув на меня, он опять насупился и мрачно зашагал по ступеням. Позже, когда я познакомился с ним, я заметил, что у него на лице чаще всего бывают эти два выражения. Одно - хмурое, тоскливое. В такие минуты казалось, что на этом лице невозможна улыбка, что там и нет такого материала, из которого делаются улыбки. И другое выражение, всегда внезапное, всегда неожиданное - празднично-застенчиво-умилённо-влюблённое. То есть та самая улыбка, которая за секунду до этого казалась немыслимой. Помню, в 1919 или 1920 году я слушал в Аничковом дворце его лекцию о Льве Толстом. Осудительно и жёстко говорил он об ошибках Толстого, и чувствовалось, что он никогда не уступит Толстому ни вершка своей горьковской правды. И голос у него был недобрый, глухой и лицо тоскливо-неприязненное. Но вот он заговорил о Толстом как о 'звучном колоколе мира сего', и на лице его появилась такая улыбка влюблённости, какая редко бывает на человеческих лицах. А когда он дошел до упоминания о смерти Толстого, оказалось, что он не может произнести этих двух слов: 'Толстой умер', - беззвучно шевелит губами и плачет. Так огромна была нежность к Толстому, охватившая его в ту минуту. Слушатели - несколько сот человек - сочувственно и понимающе молчали. А он так и не выговорил этих слов: покинул кафедру и ушел в артистическую. Я бросился к нему и увидел, что он стоит у окна и, теребя папироску, сиротливо плачет о Льве Николаевиче. Через минуту он вернулся на кафедру и хмуро продолжал своё чтение. Впоследствии я заметил, что такие внезапные приливы влюблённости бывают у него чаще всего, когда говорит он о детях, о каких-нибудь замечательных людях и книгах. К нам, сочинителям книг, он относился с почти невероятным, легендарным участием, готов был сотрудничать с каждым из нас, делать за нас чёрную работу, отдавать нам десятки часов своего рабочего времени, и, если писание наше не клеилось, мы знали: есть в СССР человек, который охотно и весело поможет не только советами, но и трудом: ● М.ГОРЬКИЙ - О.Д.ФОРШ. Сорренто. 5 сентября 1926 г. :Я - давний и почтительный поклонник вашего добротного таланта и умного - удивительно умного! - сердца вашего: Меня, слышал, упрекают, что неразборчиво хвалю. Возможно, что это так и есть, ибо частенько я хвалю для того, чтоб 'поддержать', раздуть огонёк, может быть, вспыхнет пламя? Живу надеждой, вот-вот появится гений, столь необходимый нам сейчас. А художник особенно нуждается в друге. Вам похвала моя, может быть, и не нужна, но - не могу не похвалить: Литературу люблю до самозабвения и писателя люблю. Какая еще есть радость, кроме любования талантом человека?.. Крепко жму руку. А.Пешков. М.ГОРЬКИЙ - А.П.ПЛАТОНОВУ. Москва. Осень 1929 г. Дорогой Платонов - о романе вашем ('Чевенгур') я говорил с Берсеневым, директором 2-го МХАТа. Возникла мысль - нельзя ли - не можете ли вы переделать часть его в пьесу?.. Мысль эта внушена вашим языком, со сцены, из уст неглупых артистов он звучал бы превосходно. О возможности для вас сделать пьесу говорит и наличие у вас юмора, очень оригинального - лирического юмора: Всего доброго. А.Пешков. (Окончание подборки писем М.Горького на след. странице) Слушайте речь А.М.Горького на первом Всесоюзном съезде советских писателей.
|
