|
Ф.ТЮТЮННИК Вечером ...Данька сидит на развороченной постели, моргая серыми большими глазами на деда. - Да это же всем известно: ветеран первой мировой. - Какой я тебе тиран? Я дедка тебе, вот кто! С пелёнок ты у меня вот где, - он тычет себе в тощие рёбра, - и не чужой ты мне, а родной. А какую жизнь я прожил! Ты бы знал: - Лучше бы хату скорей кончал, - кидает Данька, - до каких пор тут гнить будем? - Економия средств, понимать надо. Погоди, я же герой - вон кто я! - Корчак раздирает на груди ватник и звенит потемневшей медалькой, привязанной суровой ниткой к засаленному пиджаку. - Видал? 'За храбрость', так и выбито вот тут: Второй степени: В Карпатах, значится, сам Алёшка нацепил. - Контра он, твой Алёшка. - Кому контра, а мне генералом был, - кипит Лукич. Но старик не сердится. Покачиваясь на табуретке, он заводит скрипучим голосом: Став коника напувати, Стал вода прибувати-и, Ище ж коник не напився - Чорноморець утопився: Вскоре из табачного дыма, как мираж, выплывает стройная тень. - Опять за своё? - кашляет Олянка и ставит молоко на стол. - Хоть бы форточку открыли. Корчак сверлит её потемневшим взглядом, словно видит первый раз, и недовольно слезает с табуретки. Даньке не верится, что эта девушка у зеркала - его невеста. Всё лето она приходит сюда каждый вечер - приносит молоко, а он всё своё: не та, что грезилась в солдатских снах. Да и зачем она ему? Вон и хата ещё не достроена, а главное - Левонтаю ещё нос не утёр: Вот сейчас он встанет и скажет ей всё. Она подходит, дотрагивается рукой до его соломенного чуба и садится рядом: Что-то очень знакомое и родное чудится ему в этом прикосновении. Он скашивает глаза и близко видит её подбородок с тем волнующим изгибом, который сразу пленил его, и тёплая волна прокатывается в груди. Ему вспоминается служба на безлюдном севере, не согретая ничьими письмами, трудные походы, армейская самодеятельность. Вспоминается как что-то далёкое, нереальное: А впереди, прямо перед глазами, частит мотовило его жатки, плывут бесконечной серпантинной лентой колосья и сквозь стоголосый гуд степи улыбается ему артельная весовщица Олянка: И ничего ему уже больше не хочется. Нет злости и на Левонтая, который на клубных вечерах читает стихи или танцует 'сербиянку' с выходом. Только быть с нею, только ощущать лёгкую дрожь её груди. В мазанке темнеет: Олянка сидит неподвижно, прислушиваясь к его дыханию: А к окошку всё ближе крадётся подслеповатая осенняя ночь. Авторизованный перевод с украинского И.СЕРГЕЕВОЙ Рисунок Е. Шабельника |