| |
ГРЯДУЩИЕ ЛЮДИ - КТО ВЫ?
(начало
не пред. странице)
...при издательстве 'Всемирная литература",
была
открыта литературная студия, и вот туда-то
на занятия семинара критиков приезжал свободными
вечерами со станции Лигово старший милиционер
железнодорожной милиции Михаил Зощенко. Он ещё
не определил для себя, чем будет заниматься
в литературе, и потому пошёл не к прозаикам,
которыми руководил Е.И.Замятин,
а к К.И.Чуковскому. Корней Иванович был первым,
кто разглядел в Зощенко будущего сатирика.
Но сначала им были прочитаны статьи Зощенко
о Теффи, Борисе Зайцеве, Блоке. И вот эта
статья - 'О Владимире Маяковском'.
Так почему же, познакомившись с ней,
я не поверил своим глазам? Что меня так поразило?
Вот что. На дворе только еще 1919 год,
Зощенко знает пока лишь 'Простое, как мычанье'
и 'Мистерию-буфф', но он уж чувствует в Маяковском 'гениальнейшего поэта'! Маяковский
'заворожил' его 'своей силой', 'огромной волей
к жизни' 'после умирания, пустоты, отчаяния
и непротивления' 'придуманных' и 'неживых'
Северянина, Гиппиус, Зайцева и других властителей
дум предрево-люционной поры. Он увидел
в Маяковском истинного 'тринадцатого апостола',
глашатая новой жизни.
Да, некоторые суждения Зощенко о творчестве
Маяковского на рубеже революции расходятся
с более поздними толкованиями исследователей.
Зощенко выделяет - как главенствующий
в Маяковском - разруши-тельный пафос.
Он не находит в его поэзии призывов к разумному
созиданию. Его не устраивает идея: всё и вся
уничтожить до основания, а затем начать всё
сначала... Но как думающий человек, что иное
он мог еще написать о Маяковском в июле
1919 года? В отличие от будущих толкователей
творчества поэта Зощенко ведь ещё не знал,
что пройдёт несколько лет и Маяковский
в сознании миллионов людей предстанет великим
поэтом - нет, не безвременья! - а именно
революционного созидания.
Ю.ТОМАШЕВСКИЙ |
|
МИЛИЦИОНЕР МИХАИЛ ЗОЩЕНКО ПИШЕТ О МАЯКОВСКОМ
(начало
не пред. странице)
Вот - я,
Весь
Боль и ушиб.
Толпа жадно ждала новых слов о жизни, но поэт не знал.
Зато он много знает о себе:
...я - Наполеон!
Я полководец и больше.
Я... усталый
в последнем бреду...
Мама!
Ваш сын прекрасно болен!
Я величайший Дон-Кихот!
Он много знает о себе, этот большой, усталый полководец, и ещё он
знает это -
Сегодня
надо
кастетом
кроиться миру в черепе!
И потрясает кулаком
'Разрушу, разрушу!'
Я над всем, что сделано,
ставлю 'nihil'.
А потом хочет, чтоб -
тысячами рождались мои (его)
ученики
трубить с площадей анафему!
Анафема - старая, старая пошлость (...).
И нет у поэта ни восторгов, ни даже вопроса.
Всё боль, и ушиб, и анафема.
Стоит на тумбе, ручищами размахивает и ухает:
Бей! Круши на мою голову!
Кулаком! Кастетом по черепу!
Этакий, право, современный анархист!
И я уже было поверил тому, что - ну, разрушит все человек и начнёт
новое евангелие. И такое напишет, что даже удивительно будет. И
благодарные слушатели назовут его АНАРХО-ФУТУРИСТОМ.
И благодарные читатели будут на память заучивать.
Однако поэт неожиданно заявляет:
Бросьте города, глупые люди!
Идите голые лить на солнцепёке
пьяные вина в меха-груди,
дождь-поцелуй в угли-щёки.
Какой уж тут футуризм! Это знакомая нам звериная повадка:
В лес убежать,
Донага раздеться
И выть по-звериному...
И начать жизнь сначала, с пещеры, с каменного топора, с идола, с
коммуны.
Будто сейчас ну никак нельзя идти дальше, нельзя подумать о Новом
Грядущем, будто все старое, вся история человеческая от каменного века
замкнулась в один круг. И этот круг - ошибка.
И нужно начать СНАЧАЛА.
Всё это очень характерно для Маяковского. Он вдохновенный не поэт,
а глашатай.
Он вдохновенный для улицы и народной толпы.
Он чеканит слова о Возрождении века каменного, эпохи первобытных
коммун.
У него 'обще-женщина'.
А обще-женщина такова:
Фабрика без дыма и без труб,
Миллионами выделывающая
поцелуи...
Оттого-то в истерике женщина.
Сегодня девиз: 'Всё заново'.
И он верен себе - истребить всё, 'что чтили и чтут' -
Любовь.
Поэзию культа женщины.
Бога.
- Лейтмотив старой поэзии.
Правда, разрушая любовь, он ничего не говорит, что будет вместо
неё. Отвергая бога, он не поклоняется новому.
Но опять-таки, я повторяю, это хороший очень (...) поэт.
Он не провидец будущего.
Он гениальнейший поэт хаоса, разрушения.
Он совершеннейший 'тринадцатый апостол'.
Но отчего так заворожил меня гениальный поэт Безвременья?
Я долго не знал.
И только однажды, когда я встретил поэта на Большой Проломной и не
на перекрёстке улиц, а в буржуазной гостиной, и когда я услышал его, я
понял. Он заворожил меня огромной своей силой, волей к разрушению, идеей
физической силы.
Так привыкли мы к поэзии манерной Северянина, к прекрасной Гиппиус,
к прекрасным строчкам Зайцева, нам поистине удивительна огромная воля к
жизни поэта после умирания, пустоты, отчаяния и непротивления.
Он гениален и одинок, ибо сейчас в искусстве два течения.
Все разрушено. Все изрезано ножом, кастетом и вдохновенными
криками.
И вот медленной поступью, непостижимый в своем величии, приходит
гений с чёрной бородой, с задумчивым профилем мудреца и начинает
строить: 'всё заново'. Камень к камню. Кирпич к кирпичу.
И собирается толпа. И смотрят, поражённые и восторженные.
А Маяковский снова кричит, но как-то спокойно, даже удивлённо:
- Послушайте! А ведь через тысячу лет всё же провалится!
И больше ни слова (...).
Но мы ему не верим.
Мы не верим ему, ибо он поэт безвременья.
Михаил ЗОЩЕНКО
1919 год, июль
Публикуется впервые. |
|
