|
|
||||||||||||||||||||||
Лев ЛОНДОН -------------------------------------------------------------------------------- Записано со слов писателя Андрея Андреевича -------------------------------------------------------------------------------- УБИЙЦА ИЗ МАРИУПОЛЯ Я сижу над Москвой-рекой, знаете, у метромоста, там скамеечки - пишу пьесу. Точнее, выкраиваю из уже напечатанной повести. Вроде это совсем не трудно, действующие лица испечены: героиня с весьма сложным характером назло всем определилась прорабом, заставил её влюбиться в старшего прораба, сухонького, невзрачного; есть и большой начальник, строгий, конечно, и, как сейчас все начальники в литературе, отрицательный тип. Присутствует простоватый, но положительный бригадир Алёшка, ну и целая компания разных людей полуплохих-полухороших. Всё есть, пожалуйста! Вот я беру папку, кладу листок бумаги, карандаш... Нужно начинать? Ан нет, почему-то молчат герои пьесы, я прислушиваюсь: вроде пискнул Алёшка. Ну-ну, давай! Молчит... Нет у меня этого самого вдохновения, на которое ссылаются все авторы. И вдруг на скамейку усаживается какой-то худощавый паренёк. Он опустил голову. Так, великолепно, получил официальное право отложить пьесу, вступить в переговоры с пареньком (ведь писателю надо общаться с людьми). Я незаметно двигаюсь к нему. - Жарко как! - говорю я, глядя перед собой. - И вроде река внизу, а не освежает. Парень молчит. Чёрт побери, беседа, видно, не состоится, неужели снова придётся браться за пьесу? А интересно, чего он молчит, может быть, неудачная любовь? Попробую напрямую. - Молодой человек, чем вы так опечалены? - сладким голосом начинаю я. - И вообще, какие могут быть печали у молодости? Он подымает голову. Вблизи глаза его голубые, голубые... Да, скорее всего тут любовь. - Я убил человека, - тихо говорит он. - В Мариуполе... Вот, сбежал сюда, в Москву. - Шутите? - Невольно я отодвигаюсь. - Я хотел бы, чтобы это была шутка... Убил! - Он снова опускает голову. М-да! Что же мне сейчас делать? Вечно впутываюсь в разные истории. Что же делать? Собрать листки своей пьесы и уйти или пойти к автомату вызвать милицию? Но ведь за это время он может исчезнуть. Или взять его за руку и повести в милицию? - Но-но, - произношу я в надежде, что всё изменится. - Как это?.. Почему вы не боитесь меня? Я ведь... - Вы внушаете доверие. У меня в Москве никого нет. - Как это 'доверие'? - упавшим голосом спрашиваю я. Час от часу не легче. Ну и влип! - Может быть, вы поможете. Я вижу, как в печальных голубых глазах убийцы зарождается надежда. Наконец прихожу в себя. - Молодой человек, - я говорю строго, - вам следует сейчас пойти в милицию и всё рассказать. Искры надежды тухнут в его глазах. - В милицию? - тихо спрашивает он. - Конечно. - Но там меня посадят в камеру. Я видел по телевизору, она совсем голая, решётки на окнах... Потом суд. - Знаете что, молодой человек... - Меня звать Сергеем. - Да-да, Сергей, пойдёмте, я помогу вам найти милицию. Он с ужасом смотрит на меня, вдруг бросается к обрыву и прыгает вниз. Я снова беру начатую пьесу... Но дело не шло, мысли всё возвращались к парню из Мариуполя. ...На следующее утро я не пошёл к реке, работал дома. В кресле задремал, показалось вдруг, что действующие лица пьесы ожили. Героиня вдруг скинула с себя прорабскую спецовку, приоделась и заявила, что не хочет она любить сухоньких пожилых прорабов, как заставляет её автор; сухонький старший прораб подал заявление - переходит в кооператив 'Вепрь', где дают восемьсот рубликов в месяц; начальник главка шумел - надоело ему быть отрицательным персонажем, хватит издеваться над аппаратом, работает он так напряжённо, как и не снится автору. И все они, в том числе бригадир Алёшка, заявили, что соберут митинг, прямо поставят вопрос об авторе, который не помог парню из Мариуполя. Объявят забастовку. - 'Но почему? - жалобно спрашивал я. - Куда вы все уходите?' Я проснулся. В комнате было очень тихо, всё та же незаконченная пьеса лежала на столе. - Ладно, друзья, - озлился я, - пойду к реке, но уж смотрите, увижу парня, скручу его и в милицию. Договорились? Мои герои мрачно молчали. У реки часа два работалось хорошо. Герои были послушны, и реплики возникали сами собой. Благодать-то какая, внизу река, подымешь голову - милое голубое небо. Даже взялся за бутерброды. Вдруг вдали показался какой-то человек. Ближе, ближе. Боже мой, это же он, убийца из Мариуполя! Я застыл. Он подошёл, печально глядя, сказал: - Я вот... можете... берите... - Молодой человек, - сказал я очень строго, - уже говорил - вам нужно обратиться в милицию. Он присел на скамейку. - Хорошо, так и сделаю. Но у меня нет денег, чтобы добраться домой. И... я уже второй день ничего не ел... М-да, довольно интересная ситуация. Конечно, прежде всего пришлось предложить ему бутерброды. Пока он доедал их, я мысленно прикидывал, где можно достать денег. Так, за пьесу аванс уже взял и истратил; за исторический роман, который совсем не писался, аванс взял, тоже истратил; статья с таким чудесным названием - 'Две очень больших неправды' - не пошла в двух газетах. Убийца прикончил бутерброды. - Вы не волнуйтесь, я верну вам всё по почте. - Ладно, приходи завтра сюда в одиннадцать. - Но... - он аккуратно вытер платочком пальцы, - я ещё голоден. Снова появилось желание уйти, но тут же представил себе, как потом в голову лезут мысли о молодом убийце с печальными глазами. Я вытащил последнюю четвертную. - Сбегай-ка в киоск, тут внизу. Разменяй. Он небрежно сунул её в карман. Очевидно, он не понял или, может быть, не захотел понять, но встретились мы с ним только вечером. На следующий день в четырнадцать ноль-ноль я провожал Сергея. Мы стояли у вагона, я вручил ему билет и деньги на дорогу. - Спасибо вам, - вежливо сказал он. - Вы, наверное, приехали, чтобы убедиться в моём отъезде? Я промолчал. - Прощайте. - Он вошёл в вагон. Минуту я ещё видел его печальное лицо. Поезд тронулся, наконец я избавился от него... И вдруг я быстро пошёл за уходящим вагоном, потом побежал: - Сергей, напиши, слышишь?! ------------------------------------------ Записано со слов самого убийцы ------------------------------------------- Автобуса не было, я бежал. На станции отправлялся какой-то поезд, я пробовал вскочить в вагон, но сил уже не было. За руку меня схватил проводник. - Так можно и остаться на станции, у молодой человек, - насмешливо произнёс он. - Да-да... - только и мог произнести я. В тамбуре он остро оглядел меня: - Вещички у мамочки? - Да-да... - Ну иди, она уже, наверное, волнуется. И больше не греши. Слышишь? - Да-да... Я ни разу ещё не ездил в общем вагоне, тут было полно пассажиров, которые распаковывали огромные свёртки с едой. Огляделся, стащить бы что-нибудь, сейчас я был вне закона, всё можно. Но люди, как я понял, в таких вагонах особо следят за своими вещами. Куда шёл поезд, что будет со мной, на какой станции меня вышвырнет из вагона проводник - всё было темно. Но главное - вырваться из города, не слышать отчаянного крика Нины... Можно долго рассказывать, как прятался я от вездесущего проводника,... (окончание на след. странице) |