|
|
||||||||||||||||||||||
ДЕБЮТАНТЫ ШЕСТИДЕСЯТЫХ ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО Если бы у поэтов, как у рыцарей, были гербы, я увенчал бы поэтический герб Евгения Евтушенко надписью: 'Обгоняющий славу!' Так или иначе, но когда почти все молчали, он рисковал головой, он посылал правительству крамольные телеграммы, он отвоёвывал сантиметры правды, азартно блестя своими синими глазами, неудержимо любя славу, он делал нечто большее, чем 'добыча славы и деньжат', как сказал Борис Слуцкий; он, Евтушенко, стал кумиром шестидесятых и вместе с Вознесенским потрясал огромные залы, торопясь жить, писать, любить, кричать, протестовать, дерзить. Он, часто случалось, впадал в многословие, по всегда во имя необходимости докричаться, достучаться, он справедливо сказал о себе: 'Хожу по ножу. Особый дар - лунатический, сомнамбулический - помог ему не сорваться в пропасть, остановиться он уже не мог, нарастающая лавина несла, обязывала продолжать, остановка была гибельной, он интуитивно соответствовал себе по образу действия, маховики страшно вращались, увеличивая его силу как личности - но поэт в России больше чем поэт. Но прежде всего он - поэт, его ранние стихотворения, такие, как 'На велосипеде', и сегодня не потеряли пронзительную свежесть и чистейшую поэзию - вне времени и событий. Не только ранние, а люблю среди громоздких поэм о КамАзе или Братской ГЭС находить в его книгах гибкие сияния, мокрый блеск, живую дрожь стихов не публичного чтения. Я люблю его ещё и за то, что он все умеет: помыть помидоры, сварить вкусный суп, добыть на охоте глухаря, помыть в чужом доме грязную посуду. Его обвиняли в суетности, но у него хватало времени навестить в больнице друга, хватает щедрости одолжить товарищу денег, хватает искренности при всем себялюбии самозабвенно восхищаться стихами или картинами других, и, если бы каждый десятый или каждый сотый сделал для жизни столько, сколько сделал он, наша жизнь была бы иной. Не только нашу поэзию, тридцать лет нашего бытия невозможно представить без Евгения Евтушенко. ■ Игорь ШКЛЯРЕВСКИЙ |
НА ВЕЛОСИПЕДЕ Отрывок Я бужу на заре своего двухколёсного друга. Мать кричит из постели: 'На лестнице хоть не трезвонь! Я свожу его вниз. По ступеням он скачет упруго. Стукнуть шину ладонью - и сразу подскочит ладонь! Я небрежно сажусь - вы посадки такой не видали! Из ворот выезжаю навстречу воскресному дню. Я качу по асфальту. Я весело жму на педали. Я бесстрашно гоню, и звоню, и звоню, и звоню... За Москвой петуха я пугаю, кривого и куцего. Белобрысому парню я ниппель даю запасной Пью коричневый квас в пропылившемся городе Кунцево. привалившись спиною к нагретой цистерне квасной. Продавщица сдаёт мокрой мелочью сдачу. Своё имя скрывает: 'Какие вы хитрые все...' Улыбаясь: 'Пока!', я к товарищу еду на дачу. И опять я спешу, и опять я шуршу по шоссе. Я качу! Не могу я с веселостью прущей расстаться. Грузовые в пути догоняю я махом одним. Я за ними лечу в разрежённом пространстве. На подъёмах крутых прицепляюсь я к ним. Знаю сам, что опасно! Люблю я рискованность' Говорят мне. гудя напряженно, они На подъёме поможем, дадим тебе скорость, ну, а дальше уже, как сумеешь, гони'. Я гоню что есть мочи! Я шутками лихо кидаюсь, только вы не глядите, как шало я мчусь - это так, для фасону. Я знаю, что плохо катаюсь, Но когда-нибудь я хорошо научусь Я слезаю в пути у сторожки заброшенной, ветхой Я ломаю черёмуху в звоне лесном, и, к рулю привязав её ивовой веткой, я лечу, и букет раздвигаю лицом. Возвращаюсь в Москву. Не устал ещё вовсе. Зажигаю настольную, верхнюю лампу гашу. Ставлю в воду черёмуху. Ставлю будильник на восемь, и сажусь я за стол, и вот эти стихи я пишу... |
НАСЛЕДНИКИ СТАЛИНА Безмолвствовал мрамор. Безмолвно мерцало стекло. Безмолвно стоял караул, на ветру бронзовея. А гроб чуть дымился. Дыханье из гроба текло, когда выносили его из дверей Мавзолея. Гроб медленно плыл, задевая краями штыки. Он тоже безмолвным был - тоже! - но грозно безмолвным. Угрюмо сжимая набальзамированные кулаки, в нём к щели глазами приник человек, притворившийся мёртвым. Хотел он запомнить всех тех, кто его выносил,- рязанских и курских молоденьких новобранцев, чтоб как-нибудь после набраться для вылазки сил и встать из земли, и до них, неразумных, добраться. Он что-то задумал. Он лишь отдохнуть прикорнул. И я обращаюсь к правительству нашему с просьбою: удвоить, утроить у этой плиты караул, чтоб Сталин не встал, и со Сталиным - прошлое. Мы сеяли честно. Мы честно варили металл и честно шагали мы, строясь в солдатские цепи. А он нас боялся. Он, веря в великую цель, не считал. что средства должны быть достойны величия цели. Он был дальновиден. В законах борьбы умудрён наследников многих на шаре земном он оставил. Мне чудится, будто поставлен в гробу телефон: кому-то опять сообщает свои указания Сталин. Куда еще тянется провод из гроба того! Нет. Сталин не умер. Считает он смерть поправимостью. Мы вынесли из Мавзолея его. Но как из наследников Сталина Сталина вынести?! Иные наследники розы в отставке стригут, но втайне считают, что временна эта отставка. Иные и Сталина даже ругают с трибун, а сами ночами тоскуют о времени старом. Наследников Сталина, видно, сегодня не зря хватают инфаркты, им, бывшим когда-то опорами, не нравится время, в котором пусты лагеря, а залы, где слушают люди стихи - переполнены. Велела не быть успокоенным Родина мне. Пусть мне говорят: Успокойся! спокойным я быть не сумею, Покуда наследники Сталина живы ещё на земле, мне будет казаться, что Сталин - ещё в Мавзолее. |